Учебный год близится к концу, и вопрос, как проведут лето дети, все более остро встает у родителей на повестке дня. Кто-то решил, что летом их чадам будет лучше всего погостить у бабушки на даче или в деревне. Кто-то считает, если ребенок никогда не был в лагере, то у него не было детства.
Гомельчане разных поколений поделились с «Сильными Новостями» самыми яркими воспоминаниями, которые остались у них от лета, проведенного в лагере.
«Клич пионера: „Всегда будь готов!“»
— Сейчас думают, что во времена СССР в пионерских лагерях только и делали, что маршировали под барабан и пели «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры, дети рабочих», — говорит Светлана Григорьевна и тут же признается, что и барабан был, и песни звучали, и костры пылали.
В школьные годы Светлана Григорьевна каждое лето проводила в пионерском лагере. Особенно ей нравилось, что вместе с ней там отдыхали две ее лучшие подруги Мила и Нина, с которыми они жили в одном дворе, учились в одном классе и вообще были даже ближе, чем порой бывают родные сестры.
— С такими подругами все нипочем! Как-то я простудилась в лагере и меня положили в изолятор. Мало того, что заболела, что одна в изоляторе, так мне еще запретили читать. Тогда бытовало мнение, что если читать при повышенной температуре, то «посадишь» зрение. Так подружки всеми правдами и неправдами пробирались к изолятору и мне записки под дверь просовывали — с новостями и смешными рисунками. А Нина потом на градуснике себе температуру набила и ко мне в изолятор легла!
Светлана Григорьевна с детства мечтала стать врачом. Наверное, поэтому самые запомнившиеся эпизоды так или иначе связаны у нее с медициной.
— Как-то раз в лагере у нас проходила военная игра. Уже потом, когда мои дети подросли, это приобрело большой масштаб — эти соревнования назывались «Зарница». А нам, в 50-е годы, такое было в новинку. Мы очень серьезно готовились. Я была санинструктором. Для нас одна из вожатых настоящие курсы организовала. Я в восторге от этого была, особенно мне удавалось разные повязки накладывать. И представляете — пригодилось! Мальчик из нашего подразделения во время игры оступился и повредил ногу. Я сразу вспомнила, чему учили на курсах, и оказала помощь по всем правилам. На эту игру к нам в лагерь приезжали военные. И среди них — одна женщина, военный медик. Она меня так хвалила. Я ее до сих пор помню: такая красивая, с черной косой вокруг головы, как в короне.
Внуки Светланы Григорьевны тоже бывали в лагерях отдыха, и по их рассказам она делает вывод, что «дела там обстоят очень даже неплохо». Но есть момент, который она, по собственному признанию, «понимает, но не принимает»: синие ночи теперь не взвиваются кострами.
«Чернобыльские ёжики»
— В первый и последний раз я оказался в лагере в 1986 году, после катастрофы на Чернобыльской АЭС, и провел там все лето. С самого моего рождения бабушки и дедушки по папиной и маминой линии, можно сказать, конкурировали друг с другом: кто будет меня занимать, пока родители на работе. Поэтому в моем случае ни о каких лагерях, включая школьные, которые летом организовываются для детей, чтобы они не проводили дни без контроля, и речи не шло, — рассказывает Сергей. — Но та информация, которая появилась после аварии на ЧАЭС, и особенно ужасные слухи, распространявшиеся тогда по городу, изменили ситуацию.
После родительского собрания в школе, где объявили, что для третьеклассников есть возможность выехать из Гомеля в оздоровительный лагерь в Подмосковье, состоялся семейный совет. После бурных дебатов решили, что Подмосковье — это все-таки не Башкирия, куда была запланирован отъезд школьников постарше: если что-то пойдет не так, к любимому Серёженьке можно будет добраться за день. И начались сборы в дорогу.
Сергей не очень хорошо помнит подробности пребывания в лагере, где провел не традиционный месяц, а все лето, но один момент врезался ему в память: «такое ощущение, что это кинокадры, которые когда-то увидел и был поражен до глубины души».
— Мы добирались до Москвы поездом, а около вокзала нас должны были ожидать автобусы. Мы вышли на перрон, маленькие, со здоровенными сумками и чемоданами. А там — просто море людей: приезжающие, отъезжающие, встречающие, провожающие… Нам милиция сделала что-то вроде коридора, чтобы мы могли пройти к автобусам. Как я сейчас понимаю, наверное, кто-то из оцепления сказал людям на вокзале, что мы из Чернобыля.
И в тот момент началось что-то страшное. Женщины вокруг рыдали: «Ой, деточки, какое горе!» Нам протягивали мороженое, какие-то пирожки. Милиционеры не пускали к нам людей. Наши девочки, а потом и мальчики, тоже начали плакать.
Учителя, которые были с нами, пытались нас успокоить, но это было еще хуже. Еле добрались до автобуса. Нашей учительнице от всего этого плохо стало. Она таблетки принимала и говорила: «Как в фильмах о войне».
А потом помню первое впечатление от лагеря. Нас поселили в коттеджи с большими верандами. Мы устроились. Вышли на веранду. Учительница сказала никуда не выходить и ждать ее. Видим, поодаль собрались какие-то люди, очевидно, персонал лагеря. Хотели, наверное, на нас посмотреть. Что-то пообсуждали между собой, а потом одна женщина немножко поближе подошла и говорит: «Не бойтесь, дети, выходите, тут можно по травке ходить, она не радиоактивная!» Нас там вообще в первые дни побаивались: думали, что мы излучаем и можно получить лучевую болезнь. Мы даже в столовую в другое время ходили. А еще я очень обижался, когда нас в шутку называли «чернобыльскими ёжиками»!
«Утекай — в подворотне нас ждет маньяк…»
— Почти каждое лето я проводила месяц в лагере, — вспоминает Елена. — Я общительная, легко схожусь с людьми, поэтому мне все нравилось.
Самая забавная история из «лагерной» жизни связана у Елены с «ноу-хау», изобретенным одним из вожатых для поддержания дисциплины.
— В том заезде в лагере очень серьезно взялись за вопросы дисциплины, там накануне какое-то ЧП произошло. Понятно, что идеальной дисциплины, особенно в старших отрядах, в лагере не добьешься. И вот через несколько дней после нашего приезда сидим мы во время тихого часа в комнате и слышим, как наш вожатый и воспитательница разговаривают.
Вожатый, взволнованный такой, рассказывает, что он узнал от местного участкового инфу о маньяке. Что в этих местах десять лет назад происходили страшные убийства. Все указывало на жителя села неподалеку от нашего лагеря. Но он куда-то неожиданно исчез. И вот недавно он опять появился. Оказалось, что он был в психиатрической лечебнице. А ведет себя этот человек очень странно и подозрительно: днем спит, а по ночам куда-то ходит. «Только смотри — никому не говори, а то паника начнется!» — предупредил вожатый свою собеседницу.
Елена рассказывает, что до сих пор помнит, как они с девочками просто дрожали от страха, слушая эту леденящую кровь историю: «Мы, дети 90-х, выросли на всех этих „Следствие вели…“, „Криминальная Россия“ — это же наш контекст». Поэтому историю вожатого девочки приняли за чистую монету. Их совершенно не насторожило ни то, что этот «секретный» разговор состоялся прямо возле дверей их спальни, ни то, что вожатый передавал «тайную информацию» на слишком уж повышенных тонах.
— Естественно, о ночном маньяке скоро знал весь лагерь. Пробовали подкатить к вожатому с расспросами, но он делал удивленное лицо и все отрицал: «Чушь какая-то! Мало вам историй про гроб на колесиках, так уже про маньяков сочиняете и еще меня к этому приплетаете». Лагерь поделился на тех, кто верил в эту историю, и на тех, кто решил, что мы все это придумали. Но надо признать — на ночные вылазки не решались ни те, ни другие.
Елене кажется, что с современными детьми такой психологический трюк «вряд ли бы прокатил», они бы сразу раскусили замысел вожатого. «И вопрос, чем бы еще для него самого это закончилось. Родители теперь грамотные: написали бы жалобу, что он травмирует детскую психику», — считает Елена.
